Перехожу с места на место, обводя взглядом облупившиеся фрески, разбитые окна, выломанные решётки, проросшую в трещинах напольных плит траву, и тревожное чувство будоражит меня, словно и я виноват в этой скверне.
Ждали тепла. Это в середине-то октября! А сентябрь был дождливым и слякотным. В редкие, более или менее сносные дни успели убрать картоху, морковь да свёклу, собрали черноплодку и красную черёмуху, осталась рябина, но её – после первых заморозков. Одна капуста ещё на огородах, но недельки через три и она сложит свои зелёные головы, и всё, конец огородным делам. Но всё же ждали тепла. Ох, как ждали! Изгородь подправить, сараюшки подлатать, курей определить на зимовье. Да мало ли… По прогнозам, с Покрова и дожди прекратятся, и потеплеет, вот тогда… А пока мокрота и льёт днём и ночью.
Чтобы не тратить время попусту, в один из таких сырых дней я решил побродить по окрестностям Пыскора, а точнее, осуществить давнюю мечту – побывать в заброшенной церквухе, что одиноко маячила на высоком берегу Камы в окружении могильных крестов и высоких тополей.
Бесконечна крутизна пыскорской Монастырской горы. Еле заметная, ускользающая из-под ног тропинка, цепляясь за уступы и корни кустарника, долго карабкается вверх. Только одолев этот нелёгкий подъём и оглянувшись вокруг, начинаешь осознавать свою причастность к истории.
Пыскор видно за десятки километров: крутолобый холм на правом берегу Камы, село под ним и хвойные леса, уходящие в бесконечную тайгу.
В XVI в. старинное поселение Канкор (древнее название Пыскора), присмотрели Строгановы, прочно обосновавшиеся на землях Северного Прикамья и получившие царскую жалованную грамоту на владение огромным земляным участком по рекам Кама и Чусовая. На вершине холма они основали монастырь – оплот своей неограниченной власти.
Выбор места для монастыря определялся рядом причин. Расположенный у водного пути, ведущего с низовьев Камы в Соликамск и Чердынь и дальше, на Север, на Печору и за Урал. Он мог в своих интересах контролировать оживлённую торговлю в Прикамье. Тысячи крепостных работали на пашнях, солеварнях, в монастырских мастерских и конюшнях, тяжким трудом добывая хлеб насущный и усиливая мощь монастыря.
Пыскорский монастырь имел большое значение в развитии солеваренный промышленности региона. Соляные промыслы на речке Пыскорке, принадлежавшие монастырю, давали неплохую выработку. Достаточно сказать, что «тихая обитель» в 1711 г. выдала почти 1,5 млн пудов соли (24 570 тонн – прим. ред.)
Московские каменщики рука об руку с уральскими строителями воздвигали прекрасные монастырские здания. По мере роста и процветания монастыря в крупный хозяйственный и торговый пункт на Северной Каме выросло и село.
Когда же Пыскор достиг расцвета, когда монастырь стал одним из крупнейших в России, когда здесь заработал первый в стране медеплавильный завод, разразилась беда – обрушился высокий берег, подмытой водой и часть монастырских зданий пострадала. Монастырь решили перевести на речку Лысьву, а прежний разобрать.
Ну, а древнее село продолжало существовать и разрастаться. Деревянные домики, разбросанные на холмах и в прибрежных низинах, окружённые деревьями и огородами, особенно хорошо смотрятся с монастырской горки. Оттуда, где до сих пор стоит одиноко единственная сохранившаяся монастырская постройка – Никольская церковь (внизу на фото), сооружённая ещё в 1695 г.
Не одно поколение людей продолжает восхищаться этим маленьким чудом из камня. Церковь, долгое время пребывавшая в хорошем состоянии, в последние десятилетия особенно сильно обветшала.
После октябрьского переворота 1917 г. и братоубийственными событиями, именуемыми Гражданской войной, наступило время индустриализации и коллективизации. И началось.
Стало обычным делом рвать на куски историю Отечества, губить природу, превращать кладбища в гульбища, а православные храмы в кооперативные туалеты. И мы это терпели, постепенно превращаясь в гигантский дом терпимости, потому что в кутерьме житейских забот, в пылу мирской суеты утрачивали национальные корни.
Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв сказал: «Храм – это подарок ландшафту». И не только. В храмах хоронили, крестили и венчали наших предков. Уже только из-за этого они – неприкасаемые святыни. Каждый храм в войну становился богатырём, каждый монастырь – воином, самые чтимые иконы шли в битвы, как знамёна, впереди полков…
Я добрался до вершины. В церкви было тихо и пусто, лишь из-под купола доносилась голубиное воркование: там, в вышине, жили десятки голубей, усыпая помётом церковный пол. Врат не было, да и, собственно, ничего не было: что можно было вынести – вынесли, что можно было сломать – сломали. Всюду, на всём виднелись следы разрушения и запустения. Невольно подумалось: почему у нас такое небрежение к тому, что было создано трудами предков? Как могло случиться, что мы, наследники, стали равнодушны к тому, что свидетельствует о славном прошлом нашего народа, о создании России?
Церковь – культовое здание, но заброшенная церковь – испоганенный памятник прошлого, она свидетельствует о том, как преступно безразличны мы к творениям наших дедов и прадедов. И вряд ли простят за это наши потомки. Или и они будут также равнодушны к тому, что мы создаём сегодня, и это будет не нужно в будущем?
Медленно перехожу с места на место, обводя взглядом облупившиеся фрески, разбитые окна, выломанные решётки, проросшую в трещинах напольных плит траву, и тревожное чувство будоражит меня, словно и я виноват в этой скверне.
…А в выщербленных стенах под отвалившейся штукатуркой тёмно краснеют столетние кирпичи.
Автор Юрий Змеев
Фото из группы ПЫСКОР соцсети ВК
