Накануне памятной даты в нашей редакции побывал Николай Александрович Вагин, ликвидатор аварии Чернобыльской АЭС.
– Мне сейчас 71 год. В основном провожу время на даче в Пешково, – рассказывает Николай Александрович. – Но мы, березниковские чернобыльцы, всё равно собираемся вместе, ездим куда-нибудь. В прошлом году, например, ездили в Хохловку на экскурсию, зимой в Усолье. Ещё нас в марте приглашали на праздник, который проходил в совете ветеранов микрорайона № 8. Конечно, особый день – 26 апреля, когда ликвидаторы и вдовы чернобыльцев собираются вместе, чтобы почтить память наших ушедших товарищей.
Из воспоминаний Николая Александровича Вагина.
В 1970-1972 г. я служил срочную в войсках гражданской обороны. По военной специальности был химиком-разведчиком. В мае 1971 г. попал на учение в Челябинск-40 – здесь мы полтора месяца тренировалась, делали дезактивацию на учебном полигоне. В Советском Союзе ликвидациями аварий занимались войска ГО.
Наш полк стоял в Самаре, раньше этот город назывался Куйбышев. Когда неподалёку рухнул цех на Новокуйбышевском химкомбинате, нас туда отправили. В Казахстане, помню, стояли два месяца в оцеплении в районе, где вспыхнула холера.
Даже на полигоне в Челябинской области, где мы были на учениях в 1971 г., полтора десятка лет назад случилась авария на местном заводе «Маяк», но о ней в те времена никто в СССР не говорил. Вся информация была засекречена, я сам давал подписку о неразглашении на десять лет - как военный.
Рассекретили эту аварию только в 1990-х, уже после случившегося в Чернобыле.
Про ЧП на Чернобыльской АЭС я узнал по радио – 29 апреля 1986 г. власти сделали официальное сообщение. Но о том, что случилось что-то, догадался раньше. Ехал в Киев к другу на майские праздники, а наш автобус остановили, начали проверять пассажиров дозиметрами.
Я, как бывший военный разведчик, этот прибор хорошо знал. Можно сказать, два года с ним в армейской палатке спал. Вот тогда и догадался, но мы всё равно ходили на первомайскую демонстрацию, смотрели велогонку мира – она в те дни проходила в Киеве.
Четыре праздничных дня в городе стояла безветреная погода, потом ветер развернулся, радионуклиды с АЭС полетели в сторону Киева. Власти начали принимать меры – поливать дороги, прибивать пыль. Затем объявили эвакуацию школьников с первого по восьмой класс. 8 мая я прилетел из Киева в Уфу и поездом добрался до дома.
В марте 1987 г. мне пришла повестка из военкомата. Я тогда работал горноспасателем, а меня – на медкомиссию. В военкомате и узнал, что поеду ликвидировать аварию. Как офицер запаса отказаться не имел права. Да и на сборы постоянно ездил – на полтора месяца, на три недели. А в 1987 нас, офицеров запаса, отправили на шесть месяцев в Златоуст.
Наш 28 полк химических войск базировался в Белоруссии в селе Сувиды. Меня назначили заместителем командира роты разведки. Мы должны были выезжать в населённые пункты, делать замеры на пяти точках – север, запад, юг, восток, центр и пробу воды из колодца. Эти данные потом в Москву отправляли. Люди в некоторых деревнях жили, другие совсем опустели, в них только дохлых кошек можно было увидеть – не дождались хозяев, замёрзли или от голода умерли. А вот собак я в тех покинутых деревнях не видел. Проверяли мы и кладбища. В начале мая люди просились к родственникам, навестить могилы. Мы отправляли данные в Москву и там принимали решение, где более-менее чисто, туда допускали людей. Было и так, что дорога проходила по деревне, с одной стороны дороги жителей отселили, а с другой оставили, люди живут. Могу сказать, что люди, которых выселили, получили хорошие компенсации. По советским деньгам можно было купить 4-5 автомобилей. Иногда нас местные просили проверить дозиметром дом, хлев, хозяйскую кровать. Мы никогда не отказывали.
Когда мы приехали на службу, четвёртый блок уже закрыли саркофагом. Сама станция считалась особой зоной, дальше шла десятикилометровая зона отторжения. От неё шли сектора, и таких секторов по периметру было больше двух десятков. Загорится трава, случится весенний пожар в закреплённой за полком зоне – выезжаем тушить. Выйдет облачко со станции – проводим дезактивацию.
Каждый день мы вывозили 600-650 человек на станцию. Ехали до речки Припять, пешком переходили по железнодорожному мосту, и там уже снова пересаживались на грязные машины. Мы делали железную дорогу к третьему блоку, который должны были запустить в 1988 году. Партия приняла такое решение - он стоял стена к стене с четвёртым взорвавшимся блоком. Рабочая смена была от нескольких секунд до нескольких часов. Где-то четыре, где два часа, в зависимости от уровня радиация. Личному составу можно было получить пол-Рентгена за сутки дозы.
18 июня 1989 г. я вернулся домой – из Гомеля на самолёте долетел в Свердловск, потом добрался на поезде до Березников. Дома меня встречали только близкие.
С 1990-го г. ликвидаторы начали умирать. Повылезли, что называется, все хронические болезни, начиная от зубов, гипертонии, болезней сердца. Никаких льгот не было. Когда была советская власть, я писал в Верховный Совет. Мне даже ответы приходили. Когда Ельцин стал президентом, писал ему.
Потом нам дали льготы: бесплатный проезд, бесплатные путёвки в санатории, лекарства, у кого не было «вредности» разрешили выйти на пенсию в 50 лет. Потом все наши льготы монетизировали, льготных путёвок, лекарств и бесплатного проезда теперь для ликвидаторов-чернобыльцев нет. Наши болезни, наши инвалидности не связывают с Чернобылем. И это главная проблема всех чернобыльцев – нас, ликвидаторов, осталась одна четвёртая часть от тех, что вернулись…
Автор Татьяна Фельбер
Рисунок: comp-pro.ru
