Татьяна Евгеньевна – кандидат медицинских наук, врач высшей категории, живет в Перми и работает радиологом-диагностом в онкодиспансере. Про отца вспоминает очень тепло, с затаенной грустью. Это для нас он – легенда, известный далеко за пределами Прикамья профессор, талантливый хирург, руководивший березниковской больницей в послевоенные годы. Для нее – самый близкий и родной человек. Папа Вагнер.
– Из самого раннего детства помню: на руках у папы, где я с ощущением тепла, полной защищенности и даже с каким-то победным чувством. Руки его всегда мягкие, умные, никогда не причинявшие мне боли, даже когда он зашивал мне рану на лбу или вынимал иголку из ноги.
Отец дежурил «сутки через сутки», да и по праздничным дням или ночью его вызывали на срочную операцию. Я скучала, горевала, но эту данность воспринимала как норму. Мама тоже работала на полторы ставки. Так что я была почти на вольном режиме. Правда, была у меня няня-баба Дуня, ласковый человек, первый человек, рассказавший мне о Боге. Приходила к нам и Лида Гнатенко, она помогала ухаживать за моим больным (родовая травма) младшим братиком Сашей. Кстати, только папа мог правильно кормить Сашу – через трубочку, специально прибегал для этого из больницы даже ночью.
Помню, иногда он засыпал в столовой на диване. Если я его будила, то не помню никакого раздражения, сердитых слов. По возможности он старался со мной погулять. Наверно, это было единственное его поручение по дому. Мы уходили в Парк культуры, зимой были лыжные прогулки.
Осенью случались грибные вылазки на грузовике, организованные для сотрудников больницы. Евгений Антонович любил лес, всегда находил что-то восхитившее его (гриб, дерево, сучок ветки), грибы находил только большие, да и те, что на дороге.
Какой он был дома? На моей детской памяти, как дорогой человек, которого я почему-то редко вижу и поэтому, когда он рядом, я подхожу к нему и произношу «сним-сним», что означало: «Давай, раздевайся, оставайся со мной!». Ведь отец в Березниках имел по 10-12 дежурств месяц, т.е. работал через сутки, и это притом, что его могли вызвать и на срочную операцию ночью. Но я знала всегда, непреложно, что меня любят.
На фото: Е.А. Вагнер с дочерью Татьяной.
– Никогда и ничего он не рассказывал. Это было не принято как среди сосланных немцев, так и среди живших в то время людей. Никто не жаловался, не обвинял. Отца и старшего брата расстреляли в 1937-м, но отец был представителем поколения, которое никогда не спрашивало с обидой: «За что?». Обидеться – значит, проиграть. И потому они задавали другой вопрос: «Что делать». И ответ был один – работать. И они работали.
Как привыкли с войны – не зная сна и усталости. Жизнь требовала большой работы – было не до обиды. Отец даже свидетельство о реабилитации не хотел получать, еле уговорили – сначала меня, а потом уже и я его сумела убедить.
– Никогда и ничего он не рассказывал. Это было не принято как среди сосланных немцев, так и среди живших в то время людей. Никто не жаловался, не обвинял. Отца и старшего брата расстреляли в 1937-м, но отец был представителем поколения, которое никогда не спрашивало с обидой: «За что?». Обидеться – значит, проиграть. И потому они задавали другой вопрос: «Что делать». И ответ был один – работать. И они работали.
Как привыкли с войны – не зная сна и усталости. Жизнь требовала большой работы – было не до обиды. Отец даже свидетельство о реабилитации не хотел получать, еле уговорили – сначала меня, а потом уже и я его сумела убедить.
– Я была обычной девчонкой, родителей своих в детстве не то что стеснялась, лучше скаазть – была уверена, что они не все верно понимают, старалась их «научить» правильной жизни.
Мне кажется, мое прозрение в отношении отца и мамы, понимание того, что они значили для меня, для других людей, пришло после их смерти. Я думаю, что теряя родителей, становясь старшим в своем роду, ты становишься лучше – мягче, терпимее, внимательней к окружающим. Начинаешь вспоминать родителей, их уроки, и поражаешься порой – как верно они говорили, а ты не мог, не хотел услышать…
– Думаю, что другого решения я принять и не могла. Семья, окружение – я с детства росла в этой атмосфере. Когда собирались у нас дома за праздничным столом, не-врачей было мало. Первые два тоста – поздравления, за здоровье, на этом все. Остальное – только медицинские темы, о больных, о наболевших вопросах в больнице.
Я уже после восьмого-девятого класса работала санитаркой в операционной – приходила с подружкой, пока были на каникулах. Мне нравилось там находиться, нравилось работать. Окончила ординатуру по хирургии – отец мечтал, чтобы я пошла по его стопам. Однако мне больше нравилось ассистировать, чем оперировать самой. Я чувствовала, что хорошим хирургом мне не стать. И моей основной профессией стала радиология.
– И работа, и война… Первый муж моей мамы погиб на фронте, сама она с тремя детьми была эвакуирована в Березники из Ленинграда в 1941-м. В Березниках она встретилась с отцом – работали с ним в одной больнице. Александра Семеновна была большой умницей, очень красивой – папа рассказывал, что влюбился в нее сразу, и они прожили вместе больше полувека. И вместе ушли – с разницей в полгода.
Мама была патологоанатом по первой специализации, но первое время, кажется, заведовала березниковской поликлиникой. Это потом уже она возглавила и развила в Березниках патологоанатомическую службу, положила начало замечательному, известному на всю область музею с его огромной коллекцией экспонатов. Мама всегда была для многих, и для отца в том числе, экспертом, арбитром в вопросах медицины. Ей часто звонили, спрашивали совета, консультировались.
На фото: Александра Семеновна и Евгений Антонович.
Мама была очень опытным, знающим врачом, окончила 1-й Ленинградский медицинский институт. Я знаю, что её долго ждали на прежнем месте работы – в Ленинграде, в аспирантуре, держали для неё место. Но она не могла уехать – уже была замужем за отцом, а ему был заказан въезд в северную столицу.
– Я уезжала с сожалением, думаю, что и отец, и мама испытывали нечто похожее. Это ведь был город их встречи, место их долгой совместной работы – с нечеловеческим напряжением в годы войны и с не меньшим в годы в 1950-е гг., когда на базе городской создавалась вторая областная больница. Отец убедил директоров заводов не вести строительство какой-то одной медсанчасти для завода, вместо этого – объединить усилия и организовать одну большую базу.
К тому времени в больнице уже сложился сильный коллектив врачей. Здесь начали делать сложнейшие операции – даже на легких!
Сам папа был очень хорошим хирургом, Я понимала, чувствовала это, видела, когда поначалу ассистировала ему на операциях. Он был многопрофильным специалистом – грудная, брюшная хирургия, урология.
На фото: Е.А. Вагнер и его коллеги во время ежедневного обхода.
При необходимости, если возникала необходимость на дежурствах, проводил и акушерские, и гинекологические операции. Так что оставлять свое детище – больницу, папе было непросто. В 1965 году его пригласили в Пермский институт – проректором по науке, доцентом на кафедру факультетской хирургии. Через пять лет назначили ректором. Отец понимал, насколько важно передавать свои знания молодым. Я думаю, интеллигентность во многом и состоит в том, чтобы передавать свои знания, наследие следующим поколением.
И потом, уехав из Березников, мы не расстались с березниковцами – к нам всегда приезжали в гости друзья и коллеги родителей, кто-то и ночевать оставался. По-настоящему родными стали для нас семьи Узовых, Ягуповых, Конюховых.
Семья Миндовских, с которыми отец дружил в Березниках. И в Перми его семья жила с нами по соседству, дачи у нас рядом были. Мои родители вообще умели дружить. К маме мои подружки обращались за помощью, за советом даже тогда, когда я сама уже много лет не жила в Перми. И еще – ей были интересны люди, она могла с удовольствием общаться с человеком любого уровня образования, не только с профессурой и коллегами.
Отец тоже был открыт окружающим, умел протянуть руку помощи не только друзьями, но и пациентам, знакомым, коллегам, студентам, просто землякам.
– Доброта и умение сострадать. В книге «О самовоспитании врача» он писал, что сострадание – часть души. Он и сострадал, но выражались у него оба эти качества по- особенному – не в словах, а в действии. Делать добро – это всегда труд. И это было самым главным для него – сострадая, жалея, не просто поохать и по головке погладить, а предпринять какие-то шаги, чтобы помочь, облегчить, особенно, если речь шла о пациентах.
На фото: Гуськова А.Ю., Ронзин А.В. (ныне-гл.врач Пермской городской клинической больницы 4), Суханов Сергей Германович (инициатор и основатель федерального центра сердечно-сосудистой хирургии), Вагнер Е.А.( академик РАМН) и маленький пациент, которому доктор Вагнер пришил отрезанную в результате взрыва ногу.
Много было случаев в его практике, когда он оперировал пациентов, которым было отказано в других клиниках. Бывало, что он уезжал отдыхать и на отдыхе, в другом городе оперировал, потому что понимал – если он сейчас не поможет, никто больше этого не сделает. В Кисловодске банщицу прооперировал – по внешним признакам поставил ей диагноз, сам провел операцию – там же, на юге.
Такое случалось часто – отец не ждал просьб, замечал сам – у человека что-то случилось. Старался вникнуть в ситуацию, предложить помощь. Бывал просто сердобольным, покупая ненужные ему грибы, варежки в переходах метро – «старушка мерзла»…
Того же он требовал и от меня. Мне прощалось многое, но только не небрежное отношение к людям. Тогда он просто горевал. У самого же отношение к людям шло со знаком «плюс», всегда. Единственное, что не выносил – это хитрость, которую папа умел видеть.
Он вообще часто оказывался прозорлив в отношении окружающих, но бывал и наивен по-детски, мог обмануться. Гневлив, но быстро отходчив. Легко входил в любую компанию, хорошо рассказывал анекдоты – он же родом из Одессы. Его любимый тост был – за дружбу! Его всегда считали «хорошим, свойским мужиком», но иногда я чувствовала, что ему как будто не с кем поговорить. Большие люди – они всегда немного закрытые.
Однако ничто человеческое ему было не чуждо. У него был хороший вкус, он умел ценить хорошо сделанные вещи, чувствовал их. Любил спорт, был мастером спорта по стрельбе. Много раз прыгал с парашютом, имел разряд по конному спорту. Меня научил ходить на лыжах, пытался поставить на коньки, хотя сам не умел.
– У него был очень насыщенный ритм жизни и огромная трудоспособность. В шесть подъем, в семь – он уже в клинике. В восемь – операционная, две-три операции в день. Потом к нему шли на прием люди, сотрудники, студенты, научная работа, конференции. Плюс административная работа, хозяйственная, депутатом он ведь еще был одно время!
На фото: рабочие будни профессора Вагнера.
Его поколение – это особенные люди, умеющие любить и ценить жизнь. А как он работал над диссертацией! Писал днями, ночами, даже побрился наголо, чтобы не отвлекаться на прическу.
Он вообще был человеком в этом отношении неприхотливым. Ценил, но не требовал комфорта. Если мы куда-то ехали всей семьей, и случалась задержка рейса, мог накупить в аэропорту кучу газет и тут же, в зале ожидания, расстелить их и прикорнуть, восстановиться, несмотря на шум и суету.
Наверное, эта удивительная способность – пользоваться тем, что есть здесь и сейчас, не страдать от завышенных ожиданий, у папы включилась ещё в военные годы. Он рассказывал, как хирурги в больнице во время войны спали по 10 минут между операциями, даже не «размываясь» – сидя, скрестив на груди руки в резиновых перчатках, на другое уже не оставалось сил. Просыпались, вставали – и снова к операционному столу. Такое было время – и такие люди…
– За то, что они были хорошими людьми. И старались вложить это в меня, в своих молодых коллег, в студентов. За то, что научили меня любить свою профессию, несмотря на всю ее сложность.
Научили ценить поддержку, помощь, как умели ценить они. Многое, что отец делал в жизни, в своей работе, он делал не один. Всегда были люди, которые понимали, поддерживали, направляли, с которыми работал в больницах Березников, Перми, на кафедре, в ректорате. И за это он был им благодарен.
Я просто не могу всех перечесть, не назвав, обидеть. Каждый знает сам.
Фото: из архива семьи Вагнеров.
