В 1990 г. я закончил музыкальное училище в Псковской области. В то время я жил на два дома – в России и Белоруссии, а связывало нас большое озеро. На этом озере находилась рыболовецкая артель. Я страстно любил рыбалку. Решил порыбачить с этими чудо-рыбаками. Мне было интересно, какие они люди, эти рыбаки, как и что будет.
Помню свой первый день. Моя первая тоня (место, где закидывается невод) называлась «на дорогу» – тянули невод. Невод был в длину всего 600 м, крылья по 300 м, корма-мешок – 18 м. Тянут невод моторы «Зиды», у нас были две лодки-казанки и моторка. Процесс происходил так. Выезжали на тоню, бросали корму и разъезжались по сторонам полукругом, вручную выбрасывая невод на вёслах. Затем сходились, крепились к берегу на крючки-тросы. Заводили моторы, и каждый выполнял свою функцию. Когда подходила корма-мешок, глушили моторы и вручную «оформляли» корму. Один из нас сачком выбрасывал улов в моторку-подгонку. Ставили в день по 3-4 тонны. На берегу перебирали рыбу (чешуя надолго приклеивалась к ногтям, как накладные ногти). Мелочь – отдельно, лещи, щуки, судаки – тоже. Приходила машина из города: рыбу сдавали на завод.
Нам разрешали менять рыбу в командировках на продукты питания и другие товары. В основном, рыбаки выменивали рыбу на сигареты и алкоголь – это было по талонам. Бабушки несли на обмен хлеб, молоко и т.д. Приходили милиция, врачи, директора, бандосы, местные красотки. Кому рыба нужна на свадьбу, кому – на поминки. За рыбу можно было выменять всё. Раков и мелкую рыбёшку я иногда раздавал: за выполнение мелких поручений насыпал корзины детям, приходившим на пристань. Может, вспомнят они меня когда-нибудь добрым словом.
Ездили мы в командировки по озёрам Витебской области. Ночевали в вагончике. Вставали в четыре утра, каждому разливали по рубец в гранёном стакане, закусывали и садились в лодки с шутками и прибаутками, с восходящим солнышком.
У каждого озера и участка воды (тони) было определённое название: «Разбойная», «Голая баба», «Щучья яма» и т.д. Под водой – камни, зацепы, нужно правильно выбрасывать крыло невода, чтобы не зацепиться и не порвать его. Сколько раз приходилось штопать, зашивать, вытягивать невод! Поэтому надо было внимательно запоминать тони.
Впрочем, с пьяных глаз – море по колено. Наши рыбаки пили утром рано, после первой тони, после второй, третьей тони, иногда еле стояли на ногах уже в обед. Но крепились. Затем – в обед, вечером с ухой и ночью. Я не понимал – как это?! Помню первый стакан, налитый мне: самогона – по рубец: «Пей, рыбачок, свой первый стакан!» Я сказал: «Дяденьки, я не пью». Этими словами я вызвал громкий смех: непьющих рыбаков в истории рыболовецкой артели ещё не было. А я ведь никогда с ними не пил, не курил и даже не ел ежедневную уху из самой большой рыбы. Помню, поутру на костре один наш рыбак, дед Доля, варил мне манную кашу. Он, к слову, во время Великой Отечественной войны был малолетним парнем и воевал в партизанском отряде.
Нас было шестеро рыбаков – стойких, закалённых. Пару раз приходили к нам новенькие, но сбегали, боясь спиться. Хотя насильно в рот спиртное им никто не заливал.
Были у рыбаков поверья. На воде не свисти, не ругайся, не кидайся рыбой, и улов будет большим. Если рыбак, выйдя на берег закрепиться, увидит случайно зайца, то можно невод не тянуть: рыбы не будет. Это правда! Аномалия какая-то.
Давно нет той артели, тех рыбаков. Я буду помнить своих пьяниц, ведь никто из них мне не сделал плохого, слова дурного не сказал. Только и слышал, что я работяга, трудяга и т.п.; что после службы в армии они будут меня ждать; что я стану мастером добычи или бригадиром. Однако я уже тогда понимал, что могу стать таким пьяницей, как они. И всё же иногда хочется перемотать плёнку, вернуться в то время рыболовецкой романтики, к тому костру, тем озёрам, испытать те впечатления снова.
Николай Боковец, пос. Зырянка
Вспоминаю, как мы, детвора 9-12 лет с улицы Дедюхинской посёлка Дедюхино, любили уходить на ночь на Чашкинское озеро – порыбачить на закате и восходе.
Однажды ушли мы на рыбалку. Вечерний клёв закончился. Наступила короткая летняя ночь: тишина, усыпанное звёздами небо, красавица-луна. Мы сидим у костра, разговариваем – это то место и то время, когда можно поделиться с товарищами сокровенными секретами и мечтами. К утру, кажется, засыпаем, но падает роса – это нас бодрит и дремота уходит. На востоке уже золотится заря. Время первого клёва. Поплавок и наживка на крючке идут ко дну. Тяну: окунь средних размеров. Так упирается, так не хочет покидать водную стихию! Даже на берегу упирается: поднял свою колючую гребёнку вертикально – попробуй, возьми меня.
Утренний клёв закончился, уже близко к обеду. Отправляемся домой. Когда до дома остаётся 2-3 км, останавливаемся у озера, посреди которого плавает вверх дном деревянная лодка. Искупнувшись, садимся на бережок и засыпаем: бессонная ночь, водные процедуры, жаркое солнце делают своё дело. Сколько проспали, непонятно. Просыпаемся от пения, причём поёт… Та самая деревянная лодка! Поёт человеческим голосом, а людей около нет. Песня жуткая: «Умру, похоронят, как и не жил на свете…» Лодка поёт и медленно, но верно движется по тихой глади озера к берегу. Мы от страха готовы дать стрекача, но детское любопытство побеждает. Мы замираем и огромными от ужаса глазами смотрим то друг на друга, то на поющую лодку.
И вот около лодки – громкий всплеск, в воде появляется человек и плывёт к берегу. Не водяной ли это? На всякий случай мы с пацанами готовимся к бегству. Человек выходит на берег, и мы все узнаём нашего старшего земляка-соседа, Анатолия Капустина. Оказывается, он ходил проведать покос, а на обратном пути увидел нас, спящих, и решил разыграть. Спрятал свою одежду в кустах, а сам нырнул под лодку и поплыл.
Откуда ж нам, малолеткам, было знать, что под лодкой сохраняется воздушная подушка, и лёжа на спине, можно дышать, балансировать и петь? Много позже я проверил это сам. Однажды, купаясь на Чашкинских озёрах, рискнул и нырнул под лодку. Да, там можно некоторое время дышать и петь.
Владимир Третьяков
Фото из открытых источников
